Очередной фанатский бред

Лето как-то плавно приближается к своему завершению...в субботу уже наступит август, а там и сентябрь не за горами) Я рада. Ну, хотя бы потому, что я люблю осень, это мое любимое время года...Мне нравится, когда под ногами шуршит золото опавших листьев, мне нравится горький запах дыма в воздухе...Мне нравятся осенние утренние туманы, густые, словно молоко, пролившееся из кувшина... Мне нравятся осенние дожди... И я очень лблю смотреть в низкое осеннее небо сквозь прозрачный купол зонтика....

Сказку о "Вельветовом кролике" я пока повременю выкладывать. Для нее должно быть уютно-ангстовое настроение,когда хочется укутаться в клетчатый плед и придвинуть большую кружку с горячим шоколадом... По-моему, это самые незаменимые атрибуты для окунания в детство...

Мы с музой начали думать дальше над "Клубничкой" и потихоньку записывать ее в свой блокнотик... Боюсь спугнуть ее до срока, поэтому пока не буду выкладывать...Зато!

Я решила начать потихоньку выкладывать то, что меня последнее время держит и неотпускает. Как всегда, хочешь ТегоПи - пиши сама. Вот я и начала писать.... В какой-то момент мне захотелось его удалить и не выставлять совсем,  но я передумала. Пусть будет... Жду здоровой критики, чтобы понять, стоит или нет продолжать сие безобразие дальше.... Кроме того, надеюсь, кто-нибудь натолкнет меня на что-нибудь интересное (как было в случае с "Чашкой...")

название (рабочее): Плачущий убийца

Рейтинг: что-то среднее между PG-13 и R

Пейринг: ТегоПи, намек на АКаме, ТегоРе

Жанр: АУ, детектив, романтика

Дисклеймер: как всегда...все джоннисы принадлежат самим себе(с)

Саммари: Нью-Йорк потрясла череда загадочных убийств...

Глава 1.

 

Вода, темная, холодная. Река медленно катила волну за волной, словно ей и дела не было до того, как жил огромный город, раскинувшийся на ее берегах. Глубоко, как не всматривайся - дна все равно не увидишь. Самое удачное место скрыть от любопытных, слишком любопытных глаз что-либо. или кого-либо. Небольшой сверток, кое-где покрытый бурыми пятнами, коротко булькнув, моментально исчез в свинцовых волнах, оставив после себя разбегающиеся в стороны круги, которые тоже скоро успокоятся. Никто даже и не догадается, какой дар в этот раз приняла безучастная река, живущая своей собственной жизнью.

Можно было уходить. Все кончилось. Но сегодня Юя не торопился. Он стоял за оградой моста - чуда инженерной мысли - и зачаровано смотрел вниз, туда, куда минутой назад равнодушно выкинул свой сверток. Интересно, если сделать шаг и отпустить руки, сжимающие холодный металл перил, то что будет? Скорее всего, ничего. Вода сомкнется над ним, как до этого сомкнулась над выброшенным кульком. И никто даже не догадается. Никто не бросится его спасать. А может, это правильный выход? Разом решить все те проблемы, что давят на него по ночам, мешая забыться тревожным сном без сновидений? Может, это именно то, что ему, Юе, сейчас нужно? Ведь он сам даже не представлял, насколько устал от того, что вот уже несколько лет было его образом жизни. Вода манила к себе, обещая холод и покой, способный раз и навсегда прекратить этот кошмар, в котором он погряз однажды.

Всего лишь шаг. Ну же. Последний вздох. Зажмуриться и.

- Эй, парень, с ума сошел?  - минутой раньше где-то рядом взвизгнули тормоза, и вот теперь кто-то его зовет. Юя усмехнулся: нет, он не сошел с ума, он даже не капельки не похож на умалишенного, в голове - только холодный расчет. Здесь, на мосту, - просто баловство. Тегоши медленно обернулся: к нему спешил хорошо одетый молодой мужчина. Юе хватило беглого взгляда, чтобы понять - нежданный "спаситель" явно не страдал от отсутствия денег: белая рубашка, с распахнутым воротом, небрежно повязанный галстук, сверкающий "гвоздик" в левом ухе, растрепавшаяся, но по-простому изысканная прическа. Вся эта модельно-показушная небрежность была хорошо знакома Тегоши: она была как раз свойственна тем, в чьем обществе ему в последнее время доводилось крутиться. Обществе людей, не знавших счета деньгам, а потому соривших ими направо и налево.

Ты поверил, что я и правда сброшусь с моста? Наивный. Что ж, продолжим тогда эту комедию, мне интересно, что ты станешь делать дальше.

- Не подходите ко мне. - Голос послушно дрогнул. Взгляд, полный отчаяния, брошенный на этого случайного "спасителя".

- Парень, не дури! Зачем тебе это? Нет такой проблемы, которую нельзя решить. Хотя. делай, как знаешь.

От такого заявления Юя чуть и вправду не отпустил перила. Сердце предательски судорожно забилось в груди. Еще бы чуть-чуть.

- Чего? - Тегоши с ненавистью уставился на "доброжелателя".

- Вот видишь, ты уже отвлекся от своих печальных дум. Все-таки психология - классная штука, советую познакомиться на досуге. - Незнакомец стоял рядом, засунув руки в карманы, и улыбался, краем глаза следя за Юей.

- Спасибо, как-нибудь, - Тегоши ухмыльнулся. - "Знал бы ты, воображала, ту психологию, которую практикую я".

- Может, зайдем в какой-нибудь бар, тут, неподалеку, кажется, есть один? - "Воображала" открыто глянул на Юю и облокотился о перила. - Мне кажется, сейчас это тебе больше подойдет, чем необдуманные прыжки в реку.

Тегоши еще раз глянул на него: при близком рассмотрении молодой мужчина оказался немногим старше самого Юи, может, на пару-тройку лет. Что-то в нем было располагающее: в его облике, манере говорить, в нем самом.

Юя перевел взгляд вдаль: ветер с реки неспешно перебирал его шелковистые пряди, сводя на нет тщательную укладку. А почему бы, собственно, и нет? Сейчас он свободен, все свои дела на ближайшие дни закончил. А доложить о результатах проделанной работы можно и потом, в конце концов, служба телевизионных новостей всегда славилась своей оперативностью.

- Ладно, уговорили, в такой день можно пожить подольше, - Почему-то задуманная ранее игра не заладилась: как-то слишком уж дружелюбно был настроен нежданный "спаситель", разыгрывать его дальше не было никакого желания.

Юя легко перебрался через перила, словно всю жизнь только этим и занимался, и встал рядом с парнем.

- Ну, куда мой спаситель предлагал пойти? В какой бар? - Юя улыбнулся, благодарно опустив пушистые ресницы. Обычно перед его улыбкой мало кому удавалось устоять. Она была его профессиональным оружием, пожалуй, самым безобидным из всех имеющихся в арсенале.

- Садись в машину, тут недалеко, - Парень ответил улыбкой на улыбку и первым направился к своей красотке Митсубиши. Тегоши двинулся следом: впервые за долгое время ему захотелось просто довериться этому случайному знакомому, который принял его за малолетнего суицидника и захотел почему-то помочь.

- Меня, кстати, Юей зовут, - Тегоши поудобней устроился в кресле рядом с водительским и с интересом окинул взглядом белый салон. В машине пахло дорогим парфюмом и не менее дорогими сигаретами. Тего еще раз про себя усмехнулся своей сообразительности. - Юя Тегоши к услугам своего спасителя.

- Томохиса. - Парень протянул руку для пожатия и нацепил на нос солнцезащитные очки. - Томохиса Ямашита.

- Очень приятно. - Это у них вышло хором, они глянули друг на друга и рассмеялись.

Вот так. Просто рассмеялись из-за какого-то пустяка. Подумаешь, в один голос сказали нелепость, навязанную этикетом. Юя только сейчас понял, что впервые за очень долгое время назвал свое настоящее имя. Почему? Ведь это опасно, профессионалы так не делают, они никогда ни в чьих руках не оставляют ни единой ниточки, которая бы могла привести к ним. А тут. Почему-то хотелось хоть раз забыть о том, кто он на самом деле, и провести вечер, как обычный мальчишка, каких полно в городе.

- Так куда мы едем? - Тегоши не терпелось завязать разговор с новым знакомым, неловкая пауза, воцарившаяся в салоне после отзвеневшего смеха, слишком уж его смущала.

- Сейчас разберемся, - Томохиса проехал немного вперед, а затем, лихо вывернув руль, перестроился во встречную полосу.

У Юи где-то в подкорке головного мозга царапнула мысль о том, что у него здесь осталась машина. А в прочем - не страшно, ее можно будет забрать позже, хоть и придется для этого испытать все прелести общественного транспорта.

Из вяло текущих размышлений его выдернул Ямашита, задав вполне ожидаемый вопрос.

- У тебя что-то случилось? Ты же не просто так сунулся на мост?

Юя незаметно поморщился: если у него что-то и случилось, то с тех пор много воды утекло, а на мост он действительно просто так сунулся. Но не будешь же это говорить случайному попутчику. Играть, играть дальше. Все настолько перепуталось, что даже сам Тегоши не мог с точностью определить, где кончается его жизнь и начинается игра в нее.

- Да так.накипело.- печальная улыбка на мигом побледневших губах и потухший взор, устремленный вдаль.

- Бывает, - парень в солнцезащитных очках тоже неотрывно глядел на дорогу и невозможно было понять, шутит он или говорит всерьез. - Только я думаю, что самоубийство - это жалкая попытка сбежать от самого себя и своих проблем. А ты не производишь впечатления труса.

Знал бы ты, что я могу произвести любое впечатление.

- Хм. - мягко опустившиеся ресницы, словно крылья бабочки, бросили легкую тень на мраморную кожу щек.

- Я надеюсь, что в следующий раз, когда я поеду через этот мост, я не увижу тебя, вглядывающегося с задумчивым видом в реку? - Томохиса улыбнулся и бросил взгляд на непринужденно устроившегося рядом мальчишку.

- Если что, в следующий раз я выберу другой способ покончить с собой. Не люблю повторяться. - Этот разговор начинал уже порядком раздражать Юю. Смерть была у Тегоши не самой  любимой темой, потому что ее и без того с лихвой хватало в его жизни. 

 

Грозившее надолго затянуться молчание было прервано плавной остановкой автомобиля рядом с каким-то увеселительным заведением.

- Как насчет этого? - Томохиса кивком головы указал на вход в бар.

"Carribian" - гласила вывеска над входом, расцвеченная неоновыми огоньками.

Юя снисходительно пожал плечами и вылез из машины.

Мда. Это конечно не пятизвездочный ресторан, в которых ему часто доводилось бывать. Но что можно было ожидать от этого дикого района города. В конце концов, здесь уж его точно никто не узнает, не заметит, не станет лезть с вопросами или угрозами "обо всем рассказать начальству". И "начальство" на следующий день не будет истерить и требовать объяснений. Странно, откуда в такой день столько мыслей в голове?

Тегоши замер на пороге, вопросительно глядя на идущего к нему Томохису. Тот ободряюще кивнул и, приобняв за плечи, настойчиво втолкнул Юю внутрь.

Полумрак, клубы сизого дыма, движущиеся тени на танцполе, музыка, стучащая не только по голове, но даже в, казалось, самой голове. Тегоши потеряно озирался, пока Ямашита узнавал, есть ли где-нибудь свободные столики.

- Эй, парень, пойдем, не стой столбом! - голос Томохисы доносился словно из-под подушки, хотя он подошел к Юе совсем близко и даже нагнулся к самому уху.

Отличное веселье, ничего не скажешь.

- Тебе лет сколько, мелкий? - Ямашита беззлобно улыбнулся как-то разом сжавшемуся в комок Тегоши, когда они устроились за самым дальним столиком. - А то, может, мне придется тебя апельсиновым соком отпаивать?

- Я совершеннолетний. Мне 21 год. Могу паспорт показать. - Юя насупился и полез в карман за документами.

- Ладно-ладно, верю, - Томохиса тихонько засмеялся. - Паспорт будешь показывать не мне, а полиции, если они захотят привлечь меня за спаивание малолетних. Что пить будешь?

*****

Вечер незаметно перешел в ночь. Гремевшая вовсю музыка уже не раздражала, а вызывала рассеянную улыбку. Пожалуй, если бы Юя был уверен, что может твердо держаться на ногах, то он давно бы уже пошел на танцпол. Но такой уверенности не было, поэтому ему оставалось лишь подпереть рукой отяжелевшую и налившуюся свинцом голову и с отвращением на лице допивать содержимое рюмки. Все отошло на второй план, казалось незначительным, несерьезным. Почему он раньше не додумался до такого простого способа заглушать не вовремя выпозающий голос совести и пустоту в груди, там, где обычно бьется простое человеческое сердце, способное чувствовать.

Ямашита седел напротив и задумчиво смотрел на Тегоши, покусывая ноготь на мизинце.

Он прекрасно понимал, что бросать внезапно свалившего на голову ребенка, упорно утверждающего, что он совершеннолетний и порывающегося показать документы, в таком состоянии - просто безумие, но что именно с ним делать никак не мог решить. Несколько раз за вечер у Томохисы звонил телефон, но он предпочитал выключать его, даже не глядя на дисплей.

- Так, Юя, хватит, - Ямашита решительно выхватил из-под непослушных пальцев мальчишки почти опустевшую бутылку с виски, к которой тот потянулся, и отставил ее в сторону, туда, где уже выстроилась целая батарея таких же бутылок. - Тебе пора спать, так что вставай и пойдем.

С этими словами он выдернул за шкирку из-за стола ничего не соображающего Тегоши и поволок его к выходу, на ходу бросив официанту на поднос несколько купюр. Мальчишка сонными глазами смотрел на него и пытался что-то сказать, вот только язык отказывался его слушаться, да и ноги, по правде говоря, тоже.

- Надеюсь, после сегодняшнего вечера тебе не скоро придет в голову идея расстаться с жизнью, - с немного виноватой усмешкой проворчал Томохиса, подхватывая на руки легкого, как пушинка, Юю и неся его к машине.

 

 

ФРАНСУА ДЕ ЛАРОШФУКО

Франсуа де Ларошфуко

(1613-1680)

Время, когда жил Франсуа де Ларошфуко, обычно называют "великим веком" французской литературы. Его современниками были Корнель, Расин, Мольер, Лафонтен, Паскаль, Буало. Но жизнь автора "Максим" мало походила на жизнь создателей "Тартюфа", "Федры" или "Поэтического искусства". Да и профессиональным писателем он именовал себя только в шутку, с некоторой долей иронии. В то время как его собратья по перу были вынуждены искать себе знатных покровителей, чтобы существовать, герцог де Ларошфуко часто тяготился особым вниманием, которое оказывал ему король-солнце. Получая большой доход с обширных поместий, он мог не беспокоиться о вознаграждении за свои литературные труды. А когда писатели и критики, его современники, были поглощены жаркими спорами и резкими столкновениями, отстаивая свое понимание драматургических законов, - совсем не о тех и отнюдь не о литературных схватках и баталиях вспоминал на покое и размышлял наш автор. Ларошфуко был не только писателем и не только философом-моралистом, он был военачальником, политическим деятелем. Сама его жизнь, полная приключений, воспринимается ныне как захватывающая повесть. Впрочем, он сам и рассказал ее - в своих "Мемуарах".

Род Ларошфуко считался во Франции одним из наиболее древних - он вел свое начало с XI века. Французские короли не раз официально называли сеньоров де Ларошфуко "своими дорогими кузенами" и поручали им почетные должности при дворе. При Франциске I, в XVI в., Ларошфуко получают графский титул, а при Людовике XIII - титул герцога и пэра. Эти высшие титулы делали французского феодала постоянным членом Королевского совета и Парламента и полновластным хозяином в своих владениях, с правом судопроизводства. Франсуа VI герцог де Ларошфуко, до смерти отца (1650) по традиции носивший имя принца де Марсийака, родился 15 сентября 1613 г. в Париже. Его детство прошло в провинции Ангумуа, в замке Вертей, основной резиденции фамилии. Воспитание и обучение принца де Марсийака, равно как и одиннадцати его младших братьев и сестер, было достаточно небрежным. Как и полагалось провинциальным дворянам, он занимался преимущественно охотой и военными упражнениями. Но впоследствии, благодаря занятиям философией и историей, чтению классиков, Ларошфуко, по отзывам современников, становится одним из самых ученых людей в Париже.

В 1630 г. принц де Марсийак появился при дворе, а вскоре принял участие в Тридцатилетней войне. Неосторожные слова о неудачной кампании 1635 г. привели к тому, что, как и некоторые другие дворяне, он был выслан в свои поместья. Там уже несколько лет жил его отец, Франсуа V, попавший в опалу за участие в мятеже герцога Гастона Орлеанского, "постоянного вождя всех заговоров". Юный принц де Марсийак с грустью вспоминал о своем пребывании при дворе, где он принял сторону королевы Анны Австрийской, которую первый министр кардинал Ришелье подозревал в связях с испанским двором, т. е. в государственной измене. Позднее Ларошфуко скажет о своей "естественной ненависти" к Ришелье и о неприятии "ужасного образа его правления": это будет итогом жизненного опыта и сформировавшихся политических взглядов. Пока же он полон рыцарской верности королеве и ее гонимым друзьям. В 1637 г. он возвращается в Париж. Вскоре он помогает мадам де Шеврез, подруге королевы, знаменитой политической авантюристке, бежать в Испанию, за что был заключен в Бастилию. Тут он имел возможность общаться с другими заключенными, среди которых было много знатных дворян, и получил первое политическое воспитание, усвоив мысль, что "несправедливое правление" кардинала Ришелье имело целью лишить аристократию от века данных привилегий и былой политической роли.

4 декабря 1642 г. умирает кардинал Ришелье, а в мае 1643 г. - король Людовик XIII. Регентшей при малолетнем Людовике XIV назначается Анна Австрийская, а во главе Королевского совета неожиданно для всех оказывается кардинал Мазарини, продолжатель дела Ришелье. Воспользовавшись политической неурядицей, феодальная знать требует восстановления отнятых у нее былых прав и привилегий. Марсийак вступает в так называемый заговор Высокомерных (сентябрь 1643 г.), а по раскрытии заговора вновь отправляется в армию. Он сражается под началом первого принца крови, Луи де Бурброна, герцога Энгиенского (с 1646 г. - принца Конде, прозванного впоследствии Великим за победы в Тридцатилетней войне). В эти же годы Марсийак знакомится с сестрой Конде, герцогиней де Лонгвиль, которая вскоре станет одной из вдохновительниц Фронды и долгие годы будет близким другом Ларошфуко.

Марсийак серьезно ранен в одном из сражений и вынужден вернуться в Париж. Пока он воевал, отец купил ему должность губернатора провинции Пуату; губернатор являлся наместником короля в своей провинции: в его руках было сосредоточено все военное и административное управление. Еще до отъезда новоиспеченного губернатора в Пуату кардинал Мазарини пытался привлечь его на свою сторону обещанием так называемых луврских почестей: права табурета его жене (т. е. права сидеть в присутствии королевы) и права въезда во двор Лувра в карете.

Провинция Пуату, как и многие другие провинции, бунтовала: налоги ложились на население невыносимым бременем. Бунт назревал и в Париже. Начиналась Фронда. Интересы парижского парламента, который возглавил Фронду на первом ее этапе, во многом совпадали с интересами знати, примкнувшей к восставшему Парижу. Парламент хотел вернуть себе былую свободу при исполнении своих полномочий, аристократия, пользуясь малолетством короля и всеобщим недовольством, стремилась захватить верховные должности государственного аппарата, чтобы безраздельно распоряжаться страной. Единодушным было желание лишить Мазарини власти и выслать его из Франции как чужеземца. Во главе восставших дворян, которых стали называть фрондерами, оказались самые именитые люди королевства.

Марсийак присоединился к фрондерам, самовольно оставил Пуату и возвратился в Париж. Свои личные претензии и причины участия в войне против короля он объяснил в "Апологии принца Марсийака", которая была Произнесена в парижском парламенте (1648). Ларошфуко говорит в ней о своем праве на привилегии, о феодальной чести и совести, о заслугах перед государством и королевой. Он обвиняет Мазарини в тяжелом положении Франции и добавляет, что его личные несчастья тесно связаны с бедами отчизны, а восстановление попранной справедливости будет благом для всего государства. В "Апологии" Ларошфуко еще раз проявилась специфическая особенность политической философии восставшей знати: убеждение в том, что ее благополучие и привилегии составляют благополучие всей Франции. Ларошфуко утверждает, что не мог назвать Мазарини своим врагом прежде, чем тот не был провозглашен врагом Франции.

Едва начались беспорядки, королева-мать и Мазарини оставили столицу, а вскоре королевские войска осадили Париж. Между двором и фрондерами начались переговоры о мире. Парламент, напуганный размерами всеобщего возмущения, отказался от борьбы. Мир был подписан 11 марта 1649 г. и стал своего рода компромиссом между восставшими и короной.

Подписанный в марте мир никому не казался прочным, ибо никого не удовлетворил: Мазарини оставался главою правительства и проводил прежнюю абсолютистскую политику. Новая гражданская война была вызвана арестом принца Конде и его единомышленников. Началась Фронда принцев, длившаяся больше трех лет (январь 1650г.-июль 1653г.). Это последнее военное восстание знати против новых государственных порядков приняло широкий размах.

Герцог де Ларошфуко отправляется в свои владения и собирает там значительное войско, которое объединяется с другими феодальными ополчениями. Соединенные силы мятежников направились в провинцию Гиень, избрав центром город Бордо. В Гиени не утихали народные волнения, которые поддерживались местным парламентом. Восставшую знать, особенно привлекало удобное географическое положение города и его близость к Испании, которая внимательно следила за нарождающимся мятежом и обещала повстанцам свою помощь. Следуя феодальной морали, аристократы отнюдь не считали, что совершают государственную измену, вступая в переговоры с иностранной державой: старинные установления давали им право переходить на службу к другому суверену.

Королевские войска подошли к Бордо. Талантливый военачальник и искусный дипломат, Ларошфуко стал одним из руководителей обороны. Бои шли с переменным успехом, но королевская армия оказалась сильнее. Первая война в Бордо закончилась миром (1 октября 1650 г.), который не удовлетворил Ларошфуко, ибо принцы по-прежнему находились в тюрьме. На самого герцога распространялась амнистия, но он был лишен должности губернатора Пуату и получил приказ отправиться в свой замок Вертей, разоренный королевскими солдатами. Ларошфуко принял это требование с великолепным равнодушием, - замечает современник. Весьма лестную характеристику дает Ларошфуко и Сент-Эвремон: "Его мужество и достойное поведение делают его способным к любому делу... Ему не свойственна корысть, поэтому и неудачи его являются лишь заслугой. В какие бы сложные условия ни поставила его судьба, он никогда не пойдет на низости".

Борьба за освобождение принцев продолжалась. Наконец, 13 февраля 1651 г. принцы получили свободу Королевская декларация восстанавливала их во всех правах, должностях и привилегиях. Кардинал Мазарини, подчиняясь указу Парламента, удалился в Германию, но тем не менее продолжал оттуда управлять страной - "так же, как если бы он жил в Лувре". Анна Австрийская, чтобы избежать нового кровопролития, старалась привлечь знать на свою сторону, давая щедрые обещания. Придворные группировки легко меняли свой состав, их участники предавали друг друга в зависимости от личных интересов, и это приводило Ларошфуко в отчаяние. Королева все же добилась разделения недовольных: Конде порвал с остальными фрондерами, уехал из Парижа и начал готовиться к гражданской войне, третьей за столь небольшое время. Королевская декларация от 8 октября 1651 г. объявляла принца Конде и его сторонников государственными изменниками; в их числе был и Ларошфуко. В апреле 1652 г. армия Конде подошла к Парижу. Принцы старались объединиться с Парламентом и муниципалитетом и одновременно вели переговоры с двором, добиваясь для себя новых преимуществ.

Между тем и королевские войска подошли к Парижу. В битве у стен города в Сент-Антуанском предместье (2 июля 1652 г.) Ларошфуко был тяжело ранен выстрелом в лицо и едва не потерял зрение. О его мужестве современники вспоминали очень долго.

Несмотря на успех в этом сражении, положение фрондеров ухудшалось: раздоры усиливались, иностранные союзники отказали в помощи. Парламент, получивший приказ оставить Париж, раскололся. Дело довершила новая дипломатическая хитрость Мазарини, который, вернувшись было во Францию, сделал вид, что вновь отправляется в добровольное изгнание, жертвуя своими интересами ради всеобщего примирения. Это давало возможность начать мирные переговоры, и молодой Людовик XIV 21 октября 1652г. торжественно вступил в мятежную столицу. Вскоре вернулся туда и торжествующий Мазарини. Парламентской и дворянской Фронде пришел конец.

По амнистии Ларошфуко должен был оставить Париж и отправиться в ссылку. Тяжелое состояние здоровья после ранения не позволяло ему участвовать в политических выступлениях. Он возвращается в Ангумуа, занимается хозяйством, приведенным в полный упадок, поправляет разрушенное здоровье и размышляет над только что пережитыми событиями. Плодом этих раздумий стали "Мемуары", написанные в годы ссылки и изданные в 1662 г.

По признанию Ларошфуко, он писал "Мемуары" лишь для нескольких близких друзей и не хотел делать свои записки публичным достоянием. Но одна из многочисленных копий была без ведома автора напечатана в Брюсселе и вызвала настоящий скандал, особенно в окружении Конде и мадам де Лонгвиль.

"Мемуары" Ларошфуко влились в общую традицию мемуарной литературы XVII столетия. Они подводили итог времени, полному событий, надежд и разочарований, и, так же как другие мемуары эпохи, имели определенную дворянскую направленность: задачей их автора было осмыслить свою личную деятельность как служение государству и доказать фактами справедливость своих взглядов.

Ларошфуко писал свои воспоминания в "праздности, вызванной опалой". Рассказывая о событиях своей жизни, он хотел подвести итоги размышлениям последних лет и понять исторический смысл того общего дела, которому он принес столько бесполезных жертв. Он не хотел писать о самом себе. Принц Марсийак, фигурирующий в "Мемуарах" обычно в третьем лице, появляется только иногда, когда принимает непосредственное участие в описываемых событиях. В этом смысле "Мемуары" Ларошфуко очень отличаются от "Мемуаров" его "старого врага" кардинала Реца, который сделал себя главным героем своего повествования.

Ларошфуко неоднократно говорит о беспристрастии своего рассказа. Действительно, он описывает события, не позволяя себе слишком личных оценок, но его собственная позиция проявляется в "Мемуарах" вполне отчетливо.

Принято считать, что Ларошфуко примкнул к восстаниям как оскорбленный придворными неудачами честолюбец, а также из любви к приключениям, столь свойственной всякому дворянину того времени. Однако причины, приведшие Ларошфуко в лагерь фрондеров, носили более общий характер и были основаны на твердых принципах, которым он оставался верен всю жизнь. Усвоив политические убеждения феодальной знати, Ларошфуко с юности ненавидел кардинала Ришелье и считал несправедливым "жестокий образ его правления", который стал бедствием для всей страны, ибо "знать была принижена, а народ задавлен налогами". Мазарини был продолжателем политики Ришелье, а потому и он, по мнению Ларошфуко, вел Францию к гибели.

Так же как многие его единомышленники, он считал, что аристократия и народ связаны "взаимными обязательствами", и свою борьбу за герцогские привилегии рассматривал как борьбу за всеобщее благополучие и свободу: ведь эти привилегии добыты службой родине и королю, и возвратить их - значит восстановить справедливость, ту самую, которая должна определять политику разумного государства.

Но, наблюдая своих соратников-фрондеров, он с горечью увидел "бесчисленное множество неверных людей", готовых на любой компромисс и предательство. Положиться на них нельзя, потому что они, "сперва примыкая к какой-нибудь партии, обычно предают ее или покидают, следуя собственным страхам и интересам". Своей разобщенностью и эгоизмом они губили общее, святое в его глазах дело спасения Франции. Знать оказалась неспособной выполнить великую историческую миссию. И хотя сам Ларошфуко примкнул к фрондерам после того, как ему отказали в герцогских привилегиях, современники признавали за ним верность общему делу: его никто не мог упрекнуть в измене. До конца жизни он оставался предан своим идеалам и объективен в отношении к людям. В этом смысле характерна неожиданная, на первый взгляд, высокая оценка деятельности кардинала Ришелье, заканчивающая первую книгу "Мемуаров": величие намерений Ришелье и умение претворять их в жизнь должны заглушить частное недовольство, его памяти необходимо воздать хвалу, столь справедливо заслуженную. То, что Ларошфуко понял огромные заслуги Ришелье и сумел подняться над личными, узко кастовыми и "нравственными" оценками, свидетельствует не только о его патриотизме и широком государственном кругозоре, но и об искренности его признаний в том, что им руководили не личные цели, а мысли о благе государства.

Жизненный и политический опыт Ларошфуко стал основой его философских взглядов. Психология феодала показалась ему типичной для человека вообще: частное историческое явление превращается во всеобщий закон. От политической злободневности "Мемуаров" его мысль постепенно обращается к извечным основам психологии, разработанным в "Максимах".

Когда "Мемуары" вышли в свет, Ларошфуко жил в Париже: он поселяется там с конца 1650-х годов. Постепенно забываются его прежние вины, недавний мятежник получает полное прощение. {Свидетельством окончательного прощения было пожалование его в члены ордена Святого Духа 1 января 1662 г.} Король назначает ему солидную пенсию, сыновья его занимают выгодные и почетные должности. Он редко появляется при дворе, но, по свидетельству мадам де Севинье, король-солнце всегда дарил его особым вниманием, а слушать музыку усаживал рядом с мадам де Монтеспан.

Ларошфуко становится постоянным посетителем салонов мадам де Сабле и, позднее, мадам де Лафайет. С этими салонами и связаны "Максимы", навсегда прославившие его имя. Работе над ними был посвящен весь остаток жизни писателя. "Максимы" приобрели известность, и с 1665 по 1678 год автор издал свою книгу пять раз. Он признан крупным писателем и большим знатоком человеческого сердца. Перед ним открываются двери Французской Академии, однако он отказывается участвовать в соискании почетного звания будто бы из робости. Возможно, что причиной отказа было нежелание прославлять Ришелье в торжественной речи при приеме в Академию.

К моменту начала работы Ларошфуко над "Максимами" в обществе произошли большие перемены: время восстаний закончилось. Особую роль в общественной жизни страны стали играть салоны. Во второй половине XVII века они объединяли людей различного общественного положения - придворных и литераторов, актеров и ученых, военных и государственных деятелей. Здесь складывалось общественное мнение кругов, так или иначе участвовавших в государственной и идеологической жизни страны или в политических интригах двора.

Каждый салон имел свое лицо. Так, например, те, кто интересовался наукой, особенно физикой, астрономией или географией, собирались в салоне мадам де Ла Саблиер. Другие салоны объединяли людей, близких к янгенизму. После неудачи Фронды во многих салонах довольно отчетливо проявлялась оппозиция абсолютизму, принимавшая различные формы. В салоне мадам де Ла Саблиер, например, господствовало философское свободомыслие, и для хозяйки дома Франсуа Бернье, знаменитый путешественник, написал "Краткое изложение философии Гассенди" (1664-1666). Интерес знати к вольнодумной философии объяснялся тем, что в ней видели своеобразную оппозицию официальной идеологии абсолютизма. Философия янсенизма привлекала посетителей салонов тем, что имела свой, особый взгляд на моральную природу человека, отличный от учений ортодоксального католицизма, вступившего в союз с абсолютной монархией. Бывшие фрондеры, потерпев военное поражение, в среде единомышленников высказывали недовольство новыми порядками в изящных беседах, литературных "портретах" и остроумных афоризмах. Король с опаской относился и к янсенистам, и к вольнодумцам, не без основания видя в этих учениях глухую политическую оппозицию.

Наряду с салонами учеными и философскими были и салоны чисто литературные. Каждый отличался особыми литературными интересами: в одних культивировался жанр "характеров", в других - жанр "портретов". В салоне мадемуазель де Монпансье, дочери Гастона Орлеанского, бывшей активной фрондерки, предпочитали портреты. В 1659 г. во втором издании сборника "Галерея портретов" был опубликован и "Автопортрет" Ларошфуко, его первое напечатанное произведение.

Среди новых жанров, которыми пополнялась моралистическая литература, самым распространенным был жанр афоризмов, или максим. Максимы культивировались, в частности, в салоне маркизы де Сабле. Маркиза слыла женщиной умной и образованной, занималась политикой. Она интересовалась литературой, и ее имя было авторитетным в литературных кругах Парижа. В ее салоне велись дискуссии на темы морали, политики, философии, даже физики. Но больше всего посетителей ее салона привлекали проблемы психологии, анализ тайных движений человеческого сердца. Тема беседы выбиралась заранее, так что каждый участник готовился к игре, обдумывая свои мысли. От собеседников требовалось умение дать тонкий анализ чувств, точное определение предмета. Чутье языка помогало выбрать из множества синонимов наиболее подходящий, подыскать для своей мысли сжатую и четкую форму - форму афоризма. Перу самой хозяйки салона принадлежат книга афоризмов "Поучение детям" и два сборника изречений, опубликованные посмертно (1678), "О дружбе" и "Максимы". Академик Жак Эспри, свой человек в доме мадам де Сабле и друг Ларошфуко, вошел в историю литературы сборником афоризмов "Ложность человеческих добродетелей". Так первоначально возникли и "Максимы" Ларошфуко. Салонная игра подсказала ему форму, в которой он смог выразить свои взгляды на природу человека и подвести итоги долгим размышлениям.

Долгое время в науке бытовало мнение о несамостоятельности максим Ларошфуко. Чуть ли не в каждой максиме находили заимствование из каких-то других изречений, подыскивали источники или прототипы. При этом назывались имена Аристотеля, Эпиктета, Цицерона, Сенеки, Монтеня, Шаррона, Декарта, Жака Эспри и др. Говорили также и о народных пословицах. Число таких параллелей можно было бы продолжить, но внешнее сходство не есть доказательство заимствования или несамостоятельности. С другой стороны, действительно, трудно было бы найти афоризм или мысль, совершенно непохожие на все, что им предшествовало. Ларошфуко что-то продолжал и вместе с тем начинал что-то новое, что привлекало к его творчеству интерес и делало "Максимы" в известном смысле вечной ценностью.

"Максимы" требовали от автора напряженного и непрерывного труда. В письмах к мадам де Сабле и к Жаку Эспри Ларошфуко сообщает все новые и новые максимы, просит совета, ждет одобрения и насмешливо заявляет, что желание составлять сентенции распространяется, как насморк. 24 октября 1660 г. в письме к Жаку Эспри он признается: "Я настоящий писатель, раз начал говорить о своих произведениях". Сегре, секретарь мадам де Лафайет, заметил как-то, что отдельные максимы Ларошфуко перерабатывал больше тридцати раз. Все пять изданий "Максим", выпущенных автором (1665, 1666, 1671, 1675, 1678 гг.), несут следы этой напряженной работы. Известно, что от издания к изданию Ларошфуко освобождался именно от тех афоризмов, которые прямо или косвенно напоминали чье-либо высказывание. Ему, пережившему разочарование в соратниках по борьбе и ставшему свидетелем крушения дела, которому отдал так много сил, было что сказать своим современникам, - это был человек с вполне сложившимся мировоззрением, которое уже нашло свое первоначальное выражение в "Мемуарах". "Максимы" Ларошфуко явились результатом его долгих размышлений над прожитыми годами. События жизни, столь увлекательной, но и трагической, ибо на долю Ларошфуко выпало лишь сожалеть о недостигнутых идеалах, были осознаны и переосмыслены будущим знаменитым моралистом и стали предметом его литературного творчества.

Смерть застала его в ночь на 17 марта 1680 г. Он умер в своем особняке на улице Сены от жестокого приступа подагры, которая терзала его с сорокалетнего возраста. Боссюэ принял его последний вздох.